Тёмен закат и будто от крови вязок,
пыль десяти столетий слепит глаза....
если мы только тени из старой сказки,
значит, пора её заново рассказать…
У тебя на родине — море — чистая лазурь, фениксовые слезы — оно зализывает раны на руках шершавым своим языком. Выкормыш фей и революций, ты оказался французом больше, чем все твои родственники вместе взятые. Своеволие. Бунтарство. Очарование. И абсолютно заразительный смех. Именно его я любила в тебе больше всего, Рабастан. Первый красавчик курса, капитан школьной команды по квиддичу – образ поверхностный, как набросок картины, что так и осталась незаконченной. Едва ли кто-то из них, смотрящих на тебя, словно на божество, знал, какой ты на самом деле. Но маска падала и за ней был ты: настоящий, живой и теплый – с книгами по магии крови, с запретной магией, с красками на пальцах и тихим: «когда-нибудь я женюсь на тебе, Белла Блэк».
были мы злом, что бродит в руинах древних,
были и теми, кто побеждал в бою,
теми, кто мог друг друга поднять с коленей
и в темноте шептал ему «не боюсь».
Как же мы так влипли, Рабастан? Нет, теперь уже не вспомнить. Видно все прошло слишком незаметно, если не появляется даже желания придумать какое-нибудь начало, а затем, со свойственной воображению легкостью, самой уверовать в него. Да, все прошло слишком незаметно. А жаль. Может, это и стоило того, чтобы остаться в памяти…
Мы придумывали себе игры взрослых детей, проверяя друг друга на прочность, каждый раз подходя все ближе и ближе к краю. Ты предпочитаешь Англии обожаемую тобой Нормандию, и ненавидишь традицию пить чай в пять по полудни, но не уезжаешь из опостылевшей тебе страны, потому что ты – сильный, ты игрок, и гонка продолжается, до тех пор, пока один из нас не выбросит белый флаг…
Я сижу в твоей комнате, все еще пытаясь удержать злость и усталость, накопленные за время встреч и расставаний. Мы сами довели себя до этого, точнее, просто утомили друг друга постоянными условиями и придирками, доходящими часто до абсурда. Каждый выдумывал правила, которым не следовал, но соблюдения которых добивался от другого. Казалось, эта ненормальная связь никогда не прекратится. Большей частью оттого, что мы сами боялись порвать то, что так долго и заботливо копили в себе и, что так сильно тяготило нас самих. Замкнутый круг, который постепенно сузился настолько, что пришлось вернуться к исходной точке, к тому, что началось несколько лет назад – к двум идиотам с неустойчивой психикой, с ярко выраженным комплексом Бога…Безумцы снова сбиваются в стаи. Так жить веселей.
кто не страшится смерти, огня и стали,
пусть никогда об этом не говорит.
только взгляни, какой высоты мы стали,
как глубока теперь чернота внутри.
Твоя удача скалит зубы, химерою, сервалом, свернувшимся на коленях в клубок – ты гладишь ее за ухом и она, утробно урча, рассказывает из темноты тебе самые красивые на свете сказки. И заходящее солнце, касаясь твоих волос, придает им медовый оттенок. Ты смеешься, и твоя шевелюра под моими руками становится медной проволокой, царапающей подушечки пальцев до крови. Ты мне — ад и космос…, вытирающий кровь с лица подолом моей нижней юбки. Ты техничен, скор и абсолютно хладнокровен, в тебе, кажется, уже давно перегорела та лампочка, что отвечает за сочувствие и сострадание, в твоей душе – гранитные глыбы да останки призрачных фрегатов, но давно ли ты сам смотрел в свою душу, Рабастан? У тебя — прав на меня еще меньше, чем у меня на тебя. У нас на двоих: игра? Люди всегда играют в игры. Или нечто большее? Ведь детство – это неизлечимо. И мы оба давно друг другом больны. Надо выздороветь, Рабастан. Надо повзрослеть.
может, столкнёмся снова среди сокровищ
в старой гробнице, что погружена во тьму -
быть же мне самым страшным из всех чудовищ,
быть тебе тем, кто руку подаст ему...
Ты красивый… Красивый настолько, что твою голову я согласилась бы держать у себя на коленях, даже будь она отрублена. Я закрываю глаза и вижу, как эта прекрасная голова запрокидывается, обнажая шею, на которой так не хватает тонкой красной полосы... У тебя руки по локоть в крови, как и у каждого мужчины семьи Лестрейндж, но ведь любимцам фортуны и не такое можно, правда? Нас еще в школе учили про огонь в сосуде, но что же поделать, если я только сейчас поняла, как, в сущности, оскорбляла людей, отказывая им во взгляде внутрь. Помню, какой несправедливостью казалось, что ты, к которому я приходила только в темноте, из трепета перед совершенством, говорил мне: «Ты чудовище, Белла, ты думаешь только о себе», – а я рядом с тобой дышать боялась...
рушатся царства, ржавчина ест железо,
время течёт сквозь горло ко дну часов.
будет ещё однажды тебе полезным
сердце за дверью, запертой на засов
» ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
В прошлом у Басти и Беллы— роман, яркий, как кометный хвост. Первое серьезное чувство, что обещало превратиться в "жили долго и счастливо", но судьба рассудила иначе.
В прошлом у Рабастана и Беллатрикс одна вечность на двоих, ее холодные пальцы в его ладони. Война и жизнь— на двоих.
А что в настоящем? Решим вместе.
Приходи есть стекло. Это вкусно.
• Должность и внешность можно сменить
